Neuhaus

Из ЧАШИ БЫТИЯ

Музыка и Генрих НЕЙГАУЗ

Проект Юрия Любовича и Александра Чуднова
Октябрь 2004 года

ГЕНРИХ НЕЙГАУЗ. Воспоминания. Письма. Материалы.
Составитель Е. Р. Рихтер. М. “Имидж”. 1992. 415 стр.

     Удивительно живая книга — столько в ней персонажей, говорящих, спорящих вокруг одной, объединяющей их, дорогой для них личности, которую уже при жизни прозвали “Генрих Великий”, — Генриха Густавовича Нейгауза. Если музыка — некий “скрытый дух”, то именно он, этот дух, помогал многим в те тяжелые годы, когда жил и творил Генрих Нейгауз. Не только ученикам, не только коллегам, но и тому же О. Мандельштаму, написавшему бессмертные строки о “мастере Генрихе”, тому же Б. Л. Пастернаку, А. Г. Габричевскому, многим, многим другим и, прежде всего, тысячам посетителей его концертов... В хоре мемуаристов, звучащем в этом сборнике, все голоса как-то очень уместны, милы и трогательны, даже те, которые, вспоминая Учителя и Друга, сбиваются на свою персону (он-де “заметил меня”, “похвалил”, “признавал”). Поклонение не превратилось в панегирик, Генрих Густавович не превратился в икону. Видно, громкие слова, пустые похвалы, никогда не льнувшие к Г. Г. Нейгаузу при жизни, не льнут к нему и в книге (заслуга составителя). Мемуаристы сумели запомнить множество ”конкретного в его внешности, привычках, и разумеется, в воззрениях на искусство и жизнь, на педагогику и исполнительство, запомнить то, что противится всякой “иконописи”. Когда В. В. Горностаева пишет о раздражительности Г. Г. Нейгауза на студентов в последние годы его работы в Московской консерватории и о том, как это раздраженное состояние улетучивалось на глазах, лишь только он сам прикасался к клавишам, как преображала его сама музыка, как смягчала его, — возникает образ не просто живой и одухотворенный, но глубоко трагический. Образ этот подкрепляется эпизодом в тех же воспоминаниях, когда Генрих Густавович предстает читающим вслух стихотворение Бараташвили в переводе Пастернака “Цвет небесный, синий цвет...”, как бы обращая его к себе, к своей судьбе.
     Уникальность Нейгауза-педагога (и шире — всей его натуры), пожалуй, точнее других выразил его ученик, пианист и дирижер Игорь Жуков: “Нейгауз — вершинная точка одной из пирамид, высшая концентрация определенных художественных, философских, нравственных воззрений. Вершина эта, подобно жерлу вулкана, извергала и излучала столько живительной энергии, что вокруг (и далеко вокруг!) зарождалась н о в а я ж и з н ь”. Сказано абсолютно верно: жизнелюбие артиста питало его педагогику, позволяло находить тех, в ком таилась “новая жизнь”. Это свойство позволило Нейгаузу открыть талант Святослава Рихтера, и не только его одного. Главный его подвиг — воспитание такого количества полноценных талантов, какого не смог дать ни один из его коллег. Имена этих музыкантов, и по сей день, украшают концертные площадки не только России, но и всего мира.
     Генрих Густавович был европейцем и по рождению, и по воспитанию, и по образованию. Он был типичным гуманистом начала XX столетия, каких породил у нас в стране “серебряный век”, а в Западной Европе те же 10—20-е годы знаменовали собой сопротивление интеллигенции наступающему варварству и бездуховности. Нужно сказать, что этот гуманизм строился на довольно ограниченной интеллектуальной базе. Скажем, любовь к немецкой культуре XIX и XX веков (в литературе и философии к Т. Манну, А. Швейцеру, Ф. Ницше и другим), заслонила от Нейгауза многие другие пласты мировой и отечественной культуры; привязанность к Шопену, романтикам, Брамсу (хотя и редко, но гениально он играл Баха) сузила музыкальный кругозор — современная музыка осталась вовсе недоступной Генриху Нейгаузу. Эта узость, конечно, была объяснимой (а по сравнению с интеллектуальной базой многих коллег выглядела широтой) и никак не сказывалась она на природном величии таланта Нейгауза — пианиста и педагога.
     Воспоминания тех, кто знал Г. Г. Нейгауза, дополняют его не публиковавшиеся ранее стенограммы и письма. Быть может, книге не хватает обобщающей статьи, но хор мемуаристов сам по себе звучит такой чистой “одой к радости”, одой в честь Г. Г. Нейгауза, что останавливаешь себя: а нужна ли здесь какая-то “алгебра”?