Неординарность человека определяется по его отношению к, казалось бы, обыденным вещам. Интересно наблюдать, как он одевается, как говорит, как работает и творит. Безусловно, неординарный живописец Юрий Винтенко к празднованию своего шестидесятилетия подошел соответственно. Выставка его работ в галерее «Елисаветград» открылась 15 апреля 2015 года, в 15 часов, 15 минут. Накануне юбилея мы побывали в гостях у Юрия Борисовича.

Справка «УЦ»: Живописец Юрий Борисович Винтенко родился 15 апреля 1955 года в Харькове. Член Национального союза художников Украины. Окончил Крымское художественное училище. Живет и работает в Кировограде. Участник многих художественных выставок. Персональные – в Кировограде (1978, 1998, 2005). Работы хранятся в Кировоградском областном художественном музее и частных коллекциях в Украине и за ее пределами.

Запланированное интервью не получилось. Художнику не нужно было задавать вопросы, он говорил и показывал полотна (свои и отца), фотографии, альбомы. Это был экскурс в мир искусства, в историю семьи Винтенко. Из его словесных этюдов сложилось живописное и глубокое полотно.

«Для чего художники делают выставки? С одной стороны, это прокручивание маховика советской системы. Это сидит в подсознании: раз приближается какая-то дата, надо организовать выставку. Но присутствует некоторая степень здорового цинизма. Ребятам, которые меня знают, я говорю, чтоб не приносили цветы. Будет еще возможность постоять возле подъезда с двумя гвоздичками…

С другой стороны, выставка – это, конечно, праздник, который я сам себе с помощью Николая Николаевича Цуканова организовал. Во-первых, у меня нет такой стены – ни дома, ни в мастерской,?– чтоб я мог посмотреть на полсотни своих работ одновременно. Во-вторых, дома я не смогу принять много своих друзей, в том числе и тех, кого несколько лет не видел. И это самые прекрасные отношения, когда встречаешься с человеком, рад его видеть, он тебя тоже, но вам друг от друга ничего не надо.

Чего обычно ожидаешь от выставки? Если “за багаторічну плідну роботу нагороджується грамотою” – это совок. Просто постойте, поулыбайтесь. Я рад, если хотя бы одна работа понравилась, не оставила равнодушным. И пожелания доброго здоровья с удовольствием принимаю».

«Художник – это не профессия, это образ жизни. Для кого художник рисует? А для кого человек книгу читает? Я считаю, что хорошую жизнь прожил, что она удалась. У меня очень хорошая семья: родители, жена, сын, внук. Убежден, что Елисаветграду повезло с великим художником, каким был мой отец. Вряд ли будет еще кто-то такого масштаба, такой величины. Но дай Бог! Жена моя – талантливый художник, но свою жизнь она принесла в жертву нам, трем мужикам. Моя мама умерла рано, в 83-м году, и жена взяла на себя заботу о моем отце, обо мне и нашем сыне. А сейчас еще и о внуке. Она титулованный преподаватель декоративного искусства.

Папа написал себя, маму, мою жену, нашего сына, а меня нет. Правда, в детстве, когда я ходил в Дом офицеров смотреть кино, там на стене висела огромная копия картины Непринцева “Отдых после боя”, а слева – папина картина, на которой изображен обелиск, вечный огонь, возле которого стоят двое деток. Один из них был нарисован с меня».

«Я рос в такой атмосфере, что не мог не начать писать. Я настолько всегда гордился папой… Был в курсе всего, что происходило в его жизни. Мамина родная сестра жила в Ленинграде, и мы туда часто ездили. Папа водил меня в Эрмитаж и Русский музей. То, что он смотрел, пытался мне прокомментировать, объяснить. Когда я стал постарше, родители были в некотором замешательстве, не знали, что со мной делать. Учился неплохо, много читал. Год не доучился в шестой школе, поступил в художественную школу».

«Художники в принципе дружелюбный народ. Самые хорошие для нас тусовки – это творческие группы. Как это было раньше? У Союза художников СССР было “дочернее предприятие” – художественный фонд. Это была материальная база. Быть членом союза художников считалось очень престижным. Они же были и членами худфонда. В 76-м году ЦК партии принял постановление о работе с творческой молодежью. При союзе художников было организовано молодежное объединение, которое имело большие возможности. В связи с этим мне, совершенно юному, непонятному человеку, можно было два месяца за государственный счет жить и работать в Доме творчества. Таких домов было несколько. Например, Седнев в Черниговской области. Я один из последних художников, выросших в Седневе».

«Я практически никогда не занимался тем, что мне неприятно. Писал, когда мне хотелось. Больше двадцати лет я работаю с детьми, и у меня это не вызывает неприятных эмоций. Никогда. В школе искусств уровень общения отличается от общеобразовательной школы. Ко мне на занятия дети приходят после основных уроков, и мне надо построить занятия так, чтобы им было интересно. А им я благодарен за то, что остаюсь все время в теме. Преподаю историю искусства, понимаю, что надо рассказывать так, чтобы никто не дремал, чтоб они увлекались. А для этого я ищу что-то новое, интересное, поэтому всегда остаюсь в теме».

«У меня есть десять-пятнадцать работ, которые я завещал семье, потому что знаю отношение моих родных к этим работам. Вообще с написанными мной картинами я расстаюсь легко. Я понимаю, что работа начинает жить своей жизнью, отдельной от меня. А если человек заплатил за нее серьезные деньги, он ее точно не уничтожит. Значит, она продолжит жить.

Сейчас принято говорить “его работы сохраняются в частных коллекциях США, Японии, Европы и так далее”. Ну приехал иностранец, купил у тебя работу. Не надо считать, что она обогатила частную коллекцию. Некоторые мои работы в хороших руках, некоторые не знаю где. Иногда в Интернете находил изображения своих картин, о которых я уже забыл. Бывает такое».

«У каждого художника должен быть один ученик. Это только Павел Петрович Чистяков мог бы быть занесен в Книгу рекордов Гиннесса по количеству гениев, которых он обучил: Серов, Левитан, Коровин, Поленов, Врубель, Васнецов, Суриков и другие. У нас в школе искусств с этим хорошо: дети поступают и учатся. А как у кого дальше складывается, где трудоустраиваются – не всегда знаем. Был у меня ученик, который пятиклассником уже учился в Национальной художественной средней школе. Мой папа в 51-м году так подтолкнул Луцкевича, вплоть до того, что дал денег на дорогу в столицу, чтоб он там учился. Впоследствии Луцкевич стал известным художником. Дом, в котором он жил, не сохранился, поэтому мемориальная доска установлена на шестой школе. Вот так и я подтолкнул одного ребенка. Сейчас он окончил академию, работает в направлении монументального искусства, расписывает церкви, соборы. Намерен продолжать образование».

«Как отец оценивал мои работы? У меня был комплекс. В тени большого дерева – само собой. Несколько лет у меня ушло на то, чтобы научиться работать в худфонде. Надо было делать оформительские работы, участвовать в выставках, вступать в союз художников, расти. Росло уважение, материальные преференции. И папа, и мама беспокоились, как я буду устроен в жизни. А когда я начал ездить с творческими группами, развиваться, они немного успокоились. Хотя в папином понимании я не пытался стать художником».

«Кто такой, по большому счету, художник? Это человек, которому в произведениях удалось создать свой мир. Вот картины моего отца называют “мерцающими”. Я помню, зашел к нему в мастерскую и сказал, что мне что-то не нравится по силуэту в его работе. Он сказал, чтоб я поправил. Я с палитры взял чистые белила, нанес и увидел, что эти белила темнее, чем у него на холсте… Можно не читать подпись, его картины узнаются. Это и есть стиль, манера».